Комплимента по поводу отыгранных в произвольной программе восьми с лишним баллов двукратный вице-чемпион мира Максим Траньков не принял, мрачно заметив, что предпочел бы отыграть сотые, но у второго места и что для себя считает чемпионат мира однозначно проигранным. Хотя с момента окончания соревнований спортивных пар прошло уже достаточно много времени, было понятно, что заноза глубока и болезненна.
— Максим, простите, что продолжаю ковыряться в ранах, но что все-таки случилось в короткой программе, где вы так нелепо упали в тодесе?
— Злую шутку на самом деле сыграло то, что мы с Таней были очень хорошо готовы к чемпионату. Слишком хорошо. Легко катали обе программы физически, не пропустили ни одной тренировки, выполнили все, что было запланировано нашими тренерами Ниной Мозер и Станиславом Морозовым. И не очень волновались соответственно. Вышли-то на лед первыми — впереди китайцев, впереди Савченко/Шелковы. Чего было нервничать? Тем более что в этом сезоне мы ни разу никому не проиграли короткую программу.
— И тут жахнуло?
— Сначала не совсем удалась подкрутка. Сделали ее мы вроде бы хорошо, но в сложности один уровень потеряли.
Татьяна: — Вдобавок я приземлилась в подкрутке слишком близко к борту и где-то в подсознании проскользнула мысль, что я совершенно не почувствовала ту грань, которая обычно хорошо ощущается. Так же подсознательно отметила для себя, что надо быть внимательнее, раз уж происходит что-то непонятное.
Максим: — На самом деле думать об этом было некогда, поскольку в короткой программе все элементы идут очень плотно один за другим. Следом случилась ошибка на выбросе. Татьяна чуть перекрутила обороты и приземлилась на две ноги. Но даже это нас не насторожило. Была внутренняя уверенность, что если мы сейчас «зажжем» на дорожке шагов, то все равно получим высокие оценки и выиграем короткую программу без труда.
Татьяна: — И в тодес зашли хорошо…
Максим: — Это правда. Я потом разговаривал с судьями, они мне сказали, что уже готовились дать нам «+3» за исполнение. И тут вдруг…
— Что вы чувствовали в момент падения, продолжая удерживать Татьяну?
— В том-то и дело, что ничего не почувствовал. Мы прекрасно выполнили первый оборот, я привычно поменял руку, более того, после всех предыдущих помарок думал как раз о том, чтобы выжать из тодеса максимум, а в следующую секунду уже лежал на льду.
Татьяна: — Я была полностью сконцентрирована на тодесе. На том, как зайти, как поставить лезвие конька. И ощущения были аналогичными: вроде только что все было в порядке — и вдруг ты лежишь, совершенно не понимая, что случилось и почему.
Максим: — В тодесе конек, на который опирается партнер, обычно делает во льду небольшую ровную лунку. А тут меня из этой лунки просто выбросило. Возможно, все дело в том, что в Ницце очень хрупкий лед, который под нажимом конька начинает крошиться. Многие наши соперники катаются на очень «мягких» ногах, и это помогает избежать чрезмерно сильного давления на лед. А российская школа — жесткая. Такая же, как до этого была советская. Жестконогим фигуристам сложнее даются некоторые вещи. Например — дуги. Вполне допускаю, что это тоже сыграло свою роль. Если посмотреть, кто в Ницце падал, так это в основном выходцы из советской школы.
— Таня, не хотелось убить партнера прямо на льду?
— Мы можем позволить себе выяснять отношения на тренировках. Но в соревнованиях — никогда. Кстати, мы никогда не пытаемся включать в программу элементы, которые не умеем исполнять. Это, если хотите, кредо. Не умеешь — не берись. Но упасть можно и в том, что выучено достаточно хорошо. За это мы никогда друг друга не ругаем. Скорее оба занимаемся самоедством. А в этих случаях каждый старается другого успокоить.
— Помню, Максим, как болезненно вы относились к собственным поражениям, когда только попали в сборную. Сразу начинали твердить, что вы неудачник, что над вами висит рок, который преследовал в спорте еще вашего отца-конника… После ошибки в короткой программе не нахлынули те же мысли?
— Еще как! Я целый день не мог говорить ни о чем другом. Твердил и тренеру, и партнерше, что такая карма, по всей видимости, впитана с молоком матери и что я никогда ничего не добьюсь.
Татьяна: — Я страшно разозлилась за это на Макса. Сказала: если человеку сто раз сказать, что тот — свинья, он захрюкает. И что самому уж точно не следует вешать на себя подобные ярлыки. Тоже мне, нашел неудачника! Есть цель? Вот и топай к ней. Молча!
Максим: — Вдвоем с Ниной Михайловной Таня быстро привела меня в чувство.
— То, что перед финалом у пар был лишний день отдыха, вам помогло?
Максим: — Очень. Первая тренировка после короткой программы прошла у нас чудовищно.
— А заснуть-то после выступления удалось?
Татьяна: — Спится здесь замечательно. Вот утром, когда проснулись и все вспомнили… Действительно было ужасно. А почувствовали, что полностью избавились от этих ощущений, только в самом конце произвольного проката. Когда поняли, что все элементы уже выполнены, и дали волю эмоциям.
Максим: — А я знал, что мы будем хорошо кататься. Единственное, чего боялся, — что не сумею сохранить в себе этот настрой в ожидании выхода на лед. Катались-то мы последними в группе.
— Извините за откровенность, но когда я увидела, что, готовясь к выступлению, вы, Максим, пришли в микст-зону, то подумала, что у вас совсем плохо с головой…
— Там было спокойнее всего. В «нашем» углу стояла заливочная машина, и там же без передышки ходили взад-вперед толпы народа. Во время короткой программы как раз туда прибегали все наши руководители и безостановочно ахали: «Ах, опять упали! Ах, на ровном месте!» Все это страшно отвлекало. Может, поэтому мы и не сумели должным образом собраться.
Татьяна: — И сквозило там страшно. А я люблю не просто быть одна перед выступлением, но чтобы мне при этом было еще и тепло и уютно.
— Кстати, хотела спросить: лечение в США после финала «Гран-при» вам реально помогло?
Максим: — Да. У нас с Татьяной были схожие травмы, которые сильно мешали. В Москве мы лечились от случая к случаю почти полгода, причем большую часть этого времени проводили в пробках или собирали какие-то бумажки и направления. В Нью-Йорке мы собрали все направления и заключения за один день. Нельзя сказать, что боль прошла немедленно, но облегчение почувствовали сразу. Хотя страх нагружать травмированную мышцу в полную силу сохранялся у меня еще довольно долго.
— Тренер ваших главных соперников Инго Штойер сказал в Ницце, что все спортсмены пробуют на тренировках элементы ультра-си и что ему, в частности, известно, что вы с Татьяной разучиваете четверной выброс, просто не афишируете этого.
Максим: — Мы много чего пробуем на тренировках, но могу с очень большой степенью уверенности сказать, что в нашей программе четверной выброс может появиться только в том случае, если его сделают обязательным элементом.
— Считаете риск неоправданным?
Татьяна: — На таких элементах очень легко получить травму и, соответственно, пропустить то время, которого у нас и так до Олимпийских игр осталось не так много.
— Вы хоть в какой-то степени чувствуете себя героями чемпионата?
Максим: — Ну, какие мы герои, в самом-то деле? Если бы мы эти 0,11 выиграли, а не проиграли, — дело другое.
— А если бы вам сказали до произвольной программы, что можно отыграть у соперников восемь с лишним баллов, вы поверили бы?
— В прошлом году мы отыграли у китайцев пять баллов. Но восемь… В парах, как я считал, это вообще нереально применительно к сильным соперникам. Нам еще повезло, что мы не попали во вторую разминку, где катались Кавагути и Смирнов.
— Считаете, очередность выступлений все еще имеет значение?
— Конечно. Причем во всех видах. Взять выступление Сергея Воронова в короткой программе под первым стартовым номером.
— Воронову нужно было тройной аксель прыгать, а не двойной. Не находите?
— Но компонентами-то его вообще убрали. Сергей набрал за короткую программу с каскадом 4+3 на два балла больше, чем Алена Леонова за свою с каскадом из двух «тулупов». Ну не бред?
— Может быть, сказалась не самая удачная постановка?
— Что значит «не самая удачная»? Это вопрос исполнения. Иногда в шоу дают такую музыку, что ты выходишь на лед и думаешь: «Господи, что же с этим делать?» А потом выходит Стефан Ламбьель — и зал визжит.
Проблема нашего мужского одиночного катания в том, что требования к мальчикам слишком сильно «заточены» под четверные прыжки. Не имея в программе этого элемента, спортсмен никогда не поедет ни на какие соревнования, как бы хорошо он ни катался и какой бы энергетикой ни обладал. Я впервые задумался об этом, увидев юниорский чемпионат мира в Корее, где выиграл русский канадец Андрей Рогозин, а третьим стал русский швед Александр Майоров. У нас они никогда не попали бы в сборную. И не поехали бы даже на юниорский «Гран-при», не то что на чемпионат мира.
— Соображения по поводу постановок нового сезона у вас уже есть?
— Да. Музыка для произвольной программы лежит у Николая Морозова уже много лет, просто, как нам сказала Нина Мозер, пока еще не было фигуристов, которые были бы способны ее катать.
http://winter.sport-express.ru/figureskating/reviews/20862/
Оставить комментарий